Шишечка с крышечкой, или Исповедь меркантилистки

Ущерб от моего нового друга, как моральный, так и материальный, был куда ощутимее. Тот, длинноволосый, так и не сумел доходчиво объяснить мне, откуда берутся дети, поэтому я моментально залетела, и новый друг обошелся авоськой с апельсинами, а мне пришлось расплачиваться со всеми, от зав. отделением до каждой нянечки, выдававшей чистую пеленку только за взятку. Ну и, наконец, главная сволочь - студент киноинститута. Только я успела подарить ему летние ботинки, как он женился на своей однокурснице. Но дело даже не в этом - он привел меня на киностудию, где произошло "явление Героя". Тут я здорово втюрилась, устроилась даже на работу на эту киностудию и, соответственно, крепко влипла. Недели через три он переехал ко мне, и я сняла со сберкнижки последние кровные, которые, как предполагала заботливая мама, пойдут мне на приданое. По утрам я вскакивала в семь часов, что вообще-то мне несвойственно, бежала на рынок за парной телятиной, чтобы до ухода на работу подать ему в постель нечто. С Героем в тот период случился творческий кризис, он целыми днями валялся на диване и, по его собственному выражению, думал. Пока он думал, я приобрела ему галстук, две рубашки, свитер, демисезонное пальто, ботинки, разумеется, ну и по мелочам: крем для бритья и после, станок, туалетную воду "Богарт", трусы, пару маек и еще кое-что в том же духе. От приданого скоро остались рожки да ножки, потому что не было дня, чтобы на столе не стояло что-нибудь экзотическое, эдак в четверть моей тогдашней зарплаты. Поэтому халат, нечто, как мне казалось, утверждающее его в моих владениях, который я принесла ему показать, слизнул последнее, что у меня вообще было. - Ничего халатик, - изрек мой Герой, не вставая с дивана. - Под цвет моей тоски. После чего, разумеется, шикарный темно-зеленый махровый халат был приобретен, подведя окончательную черту под нелегально взятыми с книжки деньгами, а также, что, конечно, было простым совпадением, и под моим идиллическим состоянием. Узнав, что он провел вечер с некой барышней, я ощутила дуновение ветра перемен, а его, и глазом не моргнув, рассказ о том, как он навещал больного папу, стал последней каплей. Всю ночь я промучилась на неудобном кухонном диванчике, равно страдая от его обмана, коту под хвост брошенного приданого и невозможности уснуть в таком скорченном положении, а утром он сам явился в кухню и в ответ на проигнорированное мною приветствие сам зажарил яичницу - знает кошка, чье мясо съела. - Ну, и что дальше? - спросил он весьма мирно. А дальше я взяла сумку и методично уложила в нее все, что успела ему купить. Не поместился только халат, и, на свою беду, я плюнула и оставила его дома. Далее мои кавалеры сменяли друг друга, как в байке о руководителях нашей многострадальной родины: лысый - волосатый - лысый - волосатый... Хиппи-астролог с велосипедом между ног брал по мелочам: карандаши, зажигалки. След его простыл вместе с толстым томом немецкой энциклопедии, который я собиралась задорого загнать. Правда, от него осталась гитара, но с треснувшей декой. Потом я решила выйти замуж и всю поездку в Прагу, которой меня премировали на работе, искала достойный подарок своему жениху, а также звонила ему по международной связи, что тоже влетело в копеечку. Когда и он смылся вместе с дорогим довольно-таки подарком, мне в наследство остался его старый серый свитерок и несколько пар носков. Прихрамывающий интеллигент, кажется, всерьез влюбился, но ванну с пеной устраивал себе из моего дорогого шампуня, а потом, застав у меня в гостях старого приятеля, обнаглел и вовсе. Он и сам явился навеселе, а коньяк моего приятеля его окончательно доконал. Сначала он побросал на пол все стоящие на столе предметы моего единственного ценного сервиза (немецкие, хоть и не голубые скрещенные мечи), включая сахарницу с сахаром и вазочку с вареньем, а потом, сообщив, что никуда отсюда не уйдет, полез в ванну, заперся там и вылез только через полчаса с мокрой башкой в знаменитом халате. О халате следует сказать особо. Во время всей этой чехарды кавалеров мой Герой красной нитью вплетался в мое скорбное бытие, а проще говоря, время от времени звонил в дверь и, пока я бросалась прибрать, облачался в халат и садился в кресло как ни в чем не бывало. Поскольку тянулось все это долго, халат успел принять форму тела своего истинного хозяина, и всякий другой, посягнувший на эту темно-зеленую святыню, казался мне карикатурой, гнусным по своей сути напоминанием об Ариадне и Сольвейг, не искавших добра от добра, а торчащие внизу ноги, то худые, то толстые, то короткие, моментально истребляли во мне всякое сексуальное желание. Вылезший из ванной худой и мокрый интеллигент был персонально мною (приятель смотрел с открытым ртом и, вероятно, думал, что, может, так теперь принято) выставлен за дверь. Руководившая мною ярость придала сил, я сдернула с него халат, порвав кое-где по швам, и следом полетело на лестничную клетку барахло, в котором он пришел. Приятель, с которым предполагались шуры-муры, пошел следом, и я осталась одна, на полу, на котором перемешались сахар, чай, варенье и обломки сервиза, проклиная всех подряд до тех пор, пока взор мой не обратился к истинному виновнику моих злоключений - темно-зеленому халату. Мстя всем и каждому за несложившуюся жизнь, я тщательно вымыла им пол во всей квартире, а наутро еще и балкон, после чего моя заботливая мамаша со словами: "Ты что, пол им мыла?" - вынесла мне его приведенным в прежний надлежащий вид, словно благословляя для новых подвигов, кои не замедлили случиться. - Мессалина вы наша, - сказала мать подруги. - Ну как вам объяснить, что чем больше они на вас потратят, тем больше у вас шансов? Это же закон природы. Между тем с Героем вышла новая большая растрата. Он успел не только развестись с женой, но и разменять квартиру. Делая там ремонт, он стал все чаще и чаще приглашать меня к себе: то обои поклеить, то убрать помочь, то плиточников покараулить. В итоге, я почти полгода провела у него и уже довольно потирала ручонки, ибо зарплату свою я складывала на книжку, а после Нового года и квартиру свою собиралась сдать, что тоже деньги. На Рождество я собрала все свои лучшие наряды в сумку и отвезла к нему. Надо ли говорить, что они канули в черную дыру? Я позвонила ему, как обычно, и нежнейший женский голос прочирикал, что я имею честь говорить с его женой, а вам, простите, что угодно? Грустно побрела я по Сретенке и набрела на господина Гарибальди, иностранца. Тот сразу предложил жениться, венчаться, воспитывать двух его дочек, сделать ремонт в моей скорлупе, в ознаменование начала которого пробкой от шампанского разбил люстру и вынес ее на помойку. Еще он каждый день звонил своим дочкам, а мне принес здоровенную черную сумку. "Почему платьев неймаешь?" - спрашивал он, но денег не давал. Вернуть же канувшие в черную пасть жены Героя вечерние туалеты возможным не представлялось, и я сняла с книжки деньги, чтобы купить что-то новое. Тут у подруги заболела дочь, и я осталась у нее ночевать, а когда днем вернулась, ни его, ни денег, оставленных на столе, уже не было. Осталась большая черная сумка, на которой не застегивалась молния, а в ней лежали нестиранные носки. Представляя, как сидит на жене Героя новенький фиолетовый комбинезон, я злобно обзванивала бюро знакомств с вопросом "сколько стоит?", пока не напоролась на некую бесплатную Катю, которая сразу спросила, сколько я беру за раз. Вероятно, я вспомнила, как в четвертом классе давала клятву юного пионера, ибо я понесла какую-то ахинею в том духе, что, мол, нет ли у нее просто вот такого какого-нибудь... Какой-нибудь такой назвался финансистом, и на мой вопрос о наличии "мерседеса" ответил скромно, что у него БМВ. Назавтра мы должны были встретиться, и я убила весь вечер на мытье головы, покраску ногтей и прочее, а также одолжила у соседки нечто удобоваримое ярко-красного цвета. Он позвонил сказать, что еще перезвонит из машины, чтобы я, не дай Бог, не простояла возле своего подъезда лишнюю секунду, и, спускаясь, я уже мысленно с высокой колокольни плевала на все свои жизненные перипетии, представляя, как я звоню подружкам из его машины цвета мокрого асфальта. Из лимузина вылез финансист и, как корову, оглядел меня с ног до головы. Возникла пауза. - Ну, привет, - сказала я. - Что будем делать? - Ничего, - ответил он. - Я же приехал на тебя посмотреть. - Давай хоть кофе попьем, - сказала я со сползающей улыбкой. - Не. Морда мне твоя не нравится, ты извини. И кусок мокрого асфальта умчался из моей жизни навсегда. А я, так сказать, взяла в охапку свою морду и побрела с ней просто так, вдоль улицы. Я набрела на пивную палатку и скверик, круглогодично населенный бомжами. Я села на бордюр, и бомжи, заискивающе глядя мне в глаза, пели: Шишечка с крышечкой, Крышечка с бантиком, Бантик на гвоздике, Гвоздик на елочке, Елочка с шишечкой, Шишечка с крышечкой... Я вылакала три бутылки пива по 0,5 подряд и ни единым глотком с бомжами не поделилась. Даже бутылки унесла с собой, чтоб врагам не досталось.